все знают это изумительное ощущение: мечтаешь, скажем, о пирожке.
накануне вечером напечёшь пирожков, а утром -- в доме аромат выпечки до сих пор -- глаза открываешь и начинаешь мечтать. Не обо всех сразу, нет, мечтаешь об одном пирожке, конкретном. Сначала робко, полупрозрачно. Но сон постепенно сходит, а страсть пробуждается. И вот уже алкаешь его неистово. Представляешь его -- румяного, толстого -- чувствуешь запах, пальцами даже поводишь этак, предвкушая скорую встречу. Подрываешься судорожно, тычешь ногою в тапок -- раз, другой, тапок скользит по полу, крутится, тьфу на него уже -- идёшь босиком на левую ногу, придерживая рукою полу халата, некогда с пояском возиться. Приходишь, берёшь, откусываешь -- о, небеса!
вот именно это со мной произошло сегодня утром, только наоборот.
спускаюсь в гостиную, где на журнальном столике было оставлено блюдо с пирожками, значит. А на оном журнальном столике, аки слон на черепахе, стоит шотландский терьер Бертрам Уилберфорс Вустер и доедает последний пирожок. Хвост и уши торчком, борода в крошках. Мечты мои хрусть и пополам. И пальцы перестают поглаживать воображаемый пирожок, и рука сама тянется к тапку, уже скинутому с правой ноги.
тут надо объяснить. Шотландский терьер Бертрам Уилберфорс Вустер (он же Растущая Преступность, он же Окситоциновый Передоз) живёт с нами уже три года, и до сих пор не был замечен в настолько вызывающих правонарушениях. Как-то раз, ещё будучи щенком, он украл у меня тюбик акриловой краски (оттенок "византийский золотой") и, прокусив упаковку, тщательно измазал краской свою бороду, свои брови, свой коврик, часть паркета и весь свой пищеварительный тракт. От инфаркта меня спас интернет, где обсуждались подобные случаи, и кто-то даже писал, что акриловые краски настолько нетоксичные, что ими можно кормить младенцев.
были ещё, конечно, пожёванные провода, изгрызенный угол дивана, погибший в неравном бою сандалий. Но и только. Вероломства, подобного сегодняшнему, за Бертрамом не водилось. И вдруг пожалуйста. Вот так вот залезть всеми четырьмя ногами на стол, нависнуть над блюдом. Бертрам, похоже, и сам слегка опешил от собственной наглости и никак не мог решить, что предпринять -- спешно покидать место преступления или-таки доесть уже остатки последнего пирожка. Так и стоял на столе, размышляя, пока в гостиную подтягивался вызванный мной карательный отряд. В сгущающейся тишине только крошки с оглушительным грохотом падали с бороды на разорённое блюдо.
но карай, не карай (тем более что толком и не покараешь, у Бертрама Уилберфорса мимими-излучение на полную мощность, чисто кот из Шрека), а жизнь никогда не будет прежней. Хищник, один раз отведавший плоти беззащитного пирожка, будет возвращаться на журнальный столик снова и снова. Не оставишь теперь легкомысленно бутерброда с колбасой. Не поставишь тарелку с котлетой, чтобы метнуться на кухню за вилкой, вернуться в гостиную и отобедать перед телевизором за просмотром новой серии "Теории".
закончилась целая эпоха. Эпоха невинности.
накануне вечером напечёшь пирожков, а утром -- в доме аромат выпечки до сих пор -- глаза открываешь и начинаешь мечтать. Не обо всех сразу, нет, мечтаешь об одном пирожке, конкретном. Сначала робко, полупрозрачно. Но сон постепенно сходит, а страсть пробуждается. И вот уже алкаешь его неистово. Представляешь его -- румяного, толстого -- чувствуешь запах, пальцами даже поводишь этак, предвкушая скорую встречу. Подрываешься судорожно, тычешь ногою в тапок -- раз, другой, тапок скользит по полу, крутится, тьфу на него уже -- идёшь босиком на левую ногу, придерживая рукою полу халата, некогда с пояском возиться. Приходишь, берёшь, откусываешь -- о, небеса!
вот именно это со мной произошло сегодня утром, только наоборот.
спускаюсь в гостиную, где на журнальном столике было оставлено блюдо с пирожками, значит. А на оном журнальном столике, аки слон на черепахе, стоит шотландский терьер Бертрам Уилберфорс Вустер и доедает последний пирожок. Хвост и уши торчком, борода в крошках. Мечты мои хрусть и пополам. И пальцы перестают поглаживать воображаемый пирожок, и рука сама тянется к тапку, уже скинутому с правой ноги.
тут надо объяснить. Шотландский терьер Бертрам Уилберфорс Вустер (он же Растущая Преступность, он же Окситоциновый Передоз) живёт с нами уже три года, и до сих пор не был замечен в настолько вызывающих правонарушениях. Как-то раз, ещё будучи щенком, он украл у меня тюбик акриловой краски (оттенок "византийский золотой") и, прокусив упаковку, тщательно измазал краской свою бороду, свои брови, свой коврик, часть паркета и весь свой пищеварительный тракт. От инфаркта меня спас интернет, где обсуждались подобные случаи, и кто-то даже писал, что акриловые краски настолько нетоксичные, что ими можно кормить младенцев.
были ещё, конечно, пожёванные провода, изгрызенный угол дивана, погибший в неравном бою сандалий. Но и только. Вероломства, подобного сегодняшнему, за Бертрамом не водилось. И вдруг пожалуйста. Вот так вот залезть всеми четырьмя ногами на стол, нависнуть над блюдом. Бертрам, похоже, и сам слегка опешил от собственной наглости и никак не мог решить, что предпринять -- спешно покидать место преступления или-таки доесть уже остатки последнего пирожка. Так и стоял на столе, размышляя, пока в гостиную подтягивался вызванный мной карательный отряд. В сгущающейся тишине только крошки с оглушительным грохотом падали с бороды на разорённое блюдо.
но карай, не карай (тем более что толком и не покараешь, у Бертрама Уилберфорса мимими-излучение на полную мощность, чисто кот из Шрека), а жизнь никогда не будет прежней. Хищник, один раз отведавший плоти беззащитного пирожка, будет возвращаться на журнальный столик снова и снова. Не оставишь теперь легкомысленно бутерброда с колбасой. Не поставишь тарелку с котлетой, чтобы метнуться на кухню за вилкой, вернуться в гостиную и отобедать перед телевизором за просмотром новой серии "Теории".
закончилась целая эпоха. Эпоха невинности.
